Перші дві яви драматичної думи «Найда», текст
Перші дві яви драматичної думи Михаила Миколайовича Петренка «Найда», 1845 р.
Первыя два явленія изъ Найды Драматической Думы
Михайла Петренка.
Дѣйствующія лица:
Марья Дорошенко
2. 1
Анна /Галя/ племянница ея.
Дѣйствіе Перове.
Кимната въ малороссийскимъ вкусѣ. Галя выходитъ и поетъ.
Это происходитъ в слободѣ Цареборисовѣ Харьковской губерніи.
1-й Выходъ.
Галя /поетъ/.
За тучами, за хмарами,
сонечко несходе;
За вражею роботою
Мылый не приходе.
Тучи, хмары громовые,
Розійдитесь ризно!
Прибудь мылый, чорнобрывый,
Хочь нерано, – пизно. и т. д.
нар. пѣсня.
Ой Боже, Боже мылостывый!
Якъ довго мылого изъ хутора нема,
Чого тамъ барытця мій голубъ сызый?
Давнымъ давно приjхаты пора.
Колы-бъ винъ знавъ, якъ тутъ скучаю,
Якъ нудно, важко жить мени,
И що тутъ робытця на серци, на души;
Я вирю всебъ для мене винъ покинувъ:
Плуги, и хутиръ, и воливъ,
И соколом до-дому прилитивъ.
Нигде безъ мылого я миста не найду:
У хати ничь, на двори жарко,
Туды пиду, сюды прийду,
Ёго нема, – чогось-то жалко.
Не знаю, що сама роблю,
То те вхоплю, друге вхоплю,
Глядышь, усе летыть додолу.
Чи скоро мылый мій приjдешъ ты додому?
Прилынь, прилынь. Боюсь зъ ума зійду.
Я цилый день дурна хожу;
Що коло мене есть нечую и небачу;
А тилько чую те, якъ плачу,
И те, якъ серденько болыть.
О Боже мій! де горе се взялося?
Ще молода, на свити не жила,
А вже воно, мовъ та змія,
Такъ дуже въ серденько впылося.
Охъ! знаю я, чого терплю,
Чого болыть душа и свитъ темніе.
Мени ще грихъ, ще лита молодые,
О Господы, просты! а я уже люблю.
Люблю и мучусь безъ кинця,
Несу велыкій страхъ и горе,
Спасы мене велыкій Боже!
/начинаетъ молиться/
Молытыся немае сылы.
Оттакъ у вочахъ и стоить,
О Боже мій! душа болыть…..
Ану-лышинь пригну колины.
/становится на колѣни/
Выходъ 2 /входить тіотка/
Тіотка.
Бачь, молытця, и вся въ слизахъ,
Та не абы-якъ, – на колинахъ.
Галя /встаетъ/
Се тіотушка!… та излякалась жъ на прахъ!
Тіотка.
З базарю я прийшла, тай стала бачь у синяхъ,
Тай слухаю, що ты у хати не одна,
А съ ким-сь балакаешь, я думала, що гости;
Тыхесынько сюды війшла;…
Дывлюсь, – ты простяглася на помости.
Скажи голубонька моя,
Чого жива до Бога лизешь?
Галя.
Охъ, мамочко моя!
Пидъ часъ и горя неумирешъ.
Сидила я сумуючи одна,
От-тутъ, якъ разъ, коло викна,
То те, друге на умъ мени всходыло;
Згадала й те, що я на свити сырота,
И горе серцем овладило
Невидаме мени до сій поры;
И стало трудно, стало важко,
Родытеливъ такъ стало жалко, –
Мене такъ слёзы залылы.
Я свита Божого невздрила,
Не видаю колы, и якъ
Упала я предъ Богом на колина,
И гирко плакала, молылась…..
Тіотка.
Згадала баба дивера, що добрый бувъ;
От-такъ и ты, мое племятко,
Через 16 литъ згадала матиръ, батька.
Пора таки збресты на умъ!
А ще об чимъ молылась ты?
Галя.
О, мылостей багато есть у Бога,
Молытва, слёзы сыроты
До ихъ пряма, пряма дорога;
Предъ Богомъ такъ, мовъ ти зирки
Блещать сыритскіи слизки!
Не объ однимъ Создателя молыла:
Щобъ дядько бувъ здоровъ, та неболивъ,
Щоб вы булы здорови, ябъ щаслива,
Щобъ Богъ мене благословывъ
На добре дѣло, ажъ изъ неба….
Тіотка.
Нехай и такъ! просыла женыха?
Галя.
Мени ёго не треба.
Тіотка.
Ни Богу свичка ты, ни чорту кочерга!
Твоя молытва ни къ чòму не годитця.
Чи можно жъ дивци такъ молытця,
Щобъ не просыть у Бога женыха?
Охъ, не розумна ты якъ бачу!
Тоби 16 литъ, ты не мала,
Давнымъ-давно тоби пора
Напамнять знать молытву всю дивачу.
Галя.
Колы бъ такъ научилась?
Тіотка.
Ты попросы сусиду нашу;
Вона бъ тебе молитця поучила.
Якъ каже людъ, незнае очинашу, –
А якъ почне молытися вона,
Та все чита, та все чита,
Та знай-соби поклоны гате;
Уморитця, – ажъ питъ пройме,
А куряву жъ таку зибье;
Що хочь тикай мерщи изъ хаты!
И всежъ-то просыть женыха;
Та не абы тоби якого, –
Хорошого та молодого;
Щобъ винъ соби красывый бувъ,
Та щобъ горилочки не дувъ,
Щобъ бувъ соби высокий не маленькій;
Чорнявый, мавъ бы довгій усъ
И паренёкъ таки ловкенькій.
Галя.
Вона вже дивка хочъ куды,
Jй може треба женыхивъ;
А я ще молода, – сего неразумію.
Про хлопцивъ я и думаты невмію.
Тіотка.
О Боже мій! дивчата вси таки,
Черныци зъ виду вы, и трохи не святи;
Но знаю вовка я по шерсти,….
Я дивкою сама була,
Вы хлопцивъ любыте до смерты
Вси, безъ разбору, – якъ одна;
На серци чортова вся думка,
А глянь на васъ и дивка, якъ голубка!
Та вы притворщици вылыки!
Колы бъ-то кожна зъ васъ дала
Всю воленьку рукам, та языку,
Опьять булобъ смишеніе языкив, –
На свити стало бъ якъ въ шинку;
Одна другій вы бъ патлы обрывалы,
А хлопцямъ очи выдыралы!
Галя.
Вы кажетця хотилы щось казаты
Тіотка
Спасыби, серце, нагодала;
А я було зовсимъ забула
Объ тимъ що думала сказать.
Я женыха тоби нашла:
Отъ чоловикъ який-то Боже!
Ёго полюбышьпевно ты,
Чорнявый, стрійный, бравый, гожій,
Винъ просто кладъ для сыроты;
И не абы-якого роду,
Извисный парень въ слободи,
Та ще къ тому одынъ въ семьи;
Не пьяныця, – якъ знаю, зроду
Винъ въ ротъ горилки не бере;
А смырный такъ, якъ те телятко,
А любе, Боже! якъ тебе,
Що ажъ глядить на его жалко.
Я думаю, що ты за ёго пидешъ.
Галя.
Ни. Замижъ я ныколы не пиду,
Ничьею жинкою не буду;
Бо знаю счастья не найду,
А лыха певно що добуду.
Къ тому жъ итты яка нужда,
Хиба я бидна, чи невольна?
Я, слава Богу, всимъ довольна.
Мого наслидья и добра
Мени до смерты певно стане.
Що въ тимъ печали и нужды,
Що такъ краса моя завьяне;
Зате жъ нихто моій косы,
Небуде пальцямы чесаты;
Зате жъ нихто моій красы
Ногами недожде топтаты.
Тіотка.
Не хочить замижъ бачь итты!
Че видано се сумозбрисътво?
Филозопія, филозопство! (в тексті рукопису закреслено)
Чи видано се сумозбрисътво? (цей рядок замысть закресленого)
О лыцемирне все дивотство!
За се ихъ Господы просты,
Що навпротивъ себе говорять;
А якъ пошлетъ Богъ старостивъ, –
Дивчата ти, та бачь не ти;
Тоди спасыби имъ не спорятъ,
А кажутъ: «ну лышинь скорише
Чепляйте мамо рушныки».
Кумедни дуже си дивки!
Галя.
Того кумедни, що дурни,
Я бъ старостамъ гарбузъ печеный
Пидставыла бъ, якъ разъ пидъ нисъ
Тіотка.
Вони то умни, – ты дурна!
Чого жъ дуріишъ ты? – не знаю.
Я тоби титка, – не чужа,
И я добра тоби бажаю.
Совитую тоби не кидатись людей,
Бо ты живешъ на свити сыротою;
А сырота, якъ кажуть, безъ очей,
Того й гляды, – зустриныся зъ бидою.
Иды ты замижъ, не мудруй!
Покынь си пански вытребеньки!
Тоби ще грихъ, ще лита молоденьки
На серци думку сю носить.
Ти не жила на свити стилько,
Въ твои лита не розсудыть,
Що солодко, або що гирко.
И думки си ты выкынь зъ головы.
И замижъ, я кажу тоби, иды!
Галя.
Тіотусычка моя, голубонька моя!
Моя золотая, моя дорогая!
Я васъ люблю, кинця нема;
Чому жъ несчасна я такая,
Що вы не любыте мене,
И хочите людямъ виддаты.
Та що се, Боже мій, таке!
Зовсимъ выгонять мене зъ хаты.
А я пиду та дядькови скажу,
Розплачусь передъ нымъ, пожалуюсь ёму.
На васъ, на ваши вси затіи,
Побачите що буде вамъ,
И вашимъ сквернымъ женыхамъ.
Мене спасиби любить дядько,
То тилько вамъ мене не жалко,
Хочабъ орда мене взяла;
А я, якъ здумаю розтатись зъ вами,
Такъ изальюсь горючими слизами,
И цилый день, мовъ та дурна.
Тіотка.
Та ты сіöгодни, щось чудненька!
Неначе, Галю, ты маленька, –
Бо плещешъ бознащо таке.
Що я кажу и дядько скаже те,
Що викъ тоби у дивкахъ не сидиты,
И що тоби таки пора,
И до чужого вже двора.
Галя.
Ну що вы будете робыты,
Колы по вашому та замижъ я пиду;
Ну хто васъ стане такъ любыты,
Як я васъ тіöтушка люблю?
Хто вамъ, колы мене не стане,
Росчеше голову, повьяже?
Съ ким дядько буде шуткувать?
А васъ хто стане утишать,
Брехавши зъ ранку до пивночи?
Або пидъ вечеръ – по весни,
Хто буде вамъ спивать писни,
Про чорни бровы, кари очи?
Безщасна доленька моя!
Настане осинь, тамъ зима,
Завыють витры, вдарять вьюги,
И вамъ безъ мене скучно буде;
И вы заплачите не разъ
Згадавши бидну вашу Галю.
И отъ забудытесь пид часъ,
Що я живу въ чужому краю,
И пидыте мене шукать,
По хати скризь, а тамъ на двори
И будыте мене гукать
На улыци и по садкови;
И скажете: и тутъ нема и тамъ нема,
Куды жъ дивалася вона?
Де той привитъ, де тая жалисть? –
Мене покинула на старисть!
У хати никому прибрать,
И никому людей принять;
Та де ты Галю, серце мое? –
Тутъ хлинуть слезы по-неволи!
Нелегко буде и мени
Безъ васъ тамъ житы на сторонци,
Въ слизах взійдè и зáйде сонце;
Все буду я глядить туди,
Де живете вы, ажъ за горы;
Все буду васъ до себе звать,
А муку серця, тяжке горе,
Вамъ буду зъ витромъ посылать;
И стану сохнуть всякій часъ,
Як видъ морозу квитъ рожевый,
А умирать прийду до васъ;
Не въ хату,… ни! – въ садокъ вышневый;
Туды печаль и голову мою
На материнскую могилу
Я понесу, тамъ положу,
Туди на судъ васъ позову!
Тіотка.
Та перестань голубонька моя!
Твои слова для мене больни;
Ты мабуть хочешь, щобъ и я
Съ тобою плакала сіöгодни.
Чи можно статця, щобъ тебе
Я за очи дала, хиба здурію!
Я безъ тебе дыхнуть невмію.
Мы пріймымъ зятя до себе
И будышъ ты его любить,
А винъ тебе жалить и почитаты.
И вашу жизнь Господь благословить;
Вы будыте щастлыви и богати;
Глядя на васъ, и ворогъ будыть радъ!
А я зъ старымъ молытысь стану Богу,
Готовитця в ту дальнюю дорогу,
Зъ якои мы не вернымось назадъ.
Теперъ, я знаю, бачишъ ты
Чого зарани такъ печалюсь за тобою.
Охъ! страшно серденько мени,
Тебе покинуть сыротою,
Съ такими зъ чорными бровами!
Галя.
Та хто тамъ сватае такій?
Тіотка.
Иванъ Василёвичъ Шнуренко, –
Извисно писарь волосный!
Галя.
Охъ, Боже мій! охъ мая ненько!
Та я за ёго не пиду.
Тіотка.
Напавъ тебе не въ пору дрикъ!
Ну чимъ же винъ не чоловикъ? –
Женыхъ такій, що лутчого не треба.
Колыбъ винъ трапивсь на другу,
Пибскочила бъ якъ разъ до неба
Видъ радости такому женыху.
Галя.
Нехай другіи и радуютця ему;
Мени тутъ радисть невылыка.
Я знаю, прійдытця до слизъ!…
Ну, тіöтушка найшлы вы чоловика,
Се не женыхъ, а просто нижъ!
Послухайте що я скажу,
Ёму и Вамъ, та прямо въ вичи,
Нехай умыитця винъ трычи,
А я за ёго не пиду,
Бо я ёго и духу не терплю.
Нехай се будыть примха паньска!
Винъ цыган самъ, и ричь чыганьска;
А маты тамъ изъ биса зла;
Видъ неи встане вся наруга.
Вона мене изъjсть сама;
Къ тожу жъ винъ пьяныця и волоцюга.
Тіотка.
Въ тебе языкъ, якъ брытва доню.
Не грихъ тоби, не страмъ тоби,
Давать ёму такую волю,
Страмыть людей безъ всякои выны.
Де ты набралася такого духу
брехаты такъ?: и маты зла,
А сынъ не тямытця, якъ пье сывуху!…
Якъ бачу я, зъ святыхъ нема добра;
Воны хочь здорово поклоны дують,
Затежъ и лаютця гараздъ и судять
И пиднимають міръ на смихъ.
Такъ, серце, грихъ,
И для людей обидно,
И слухаты одъ дивки стыдно.
Галя. /плачетъ/
Тіотка.
Я кажетця тебе не была,
А ты уже й губки надула,
Слизами щочки окропила.
Ой слухай Галочко сюда!…
Та ну неплачь же, Богъ съ тобою!
Ты ще тоди маленькою була,
Якъ мате серденько твоя
Осталась горювать вдовою.
Невспила ще вона обтерты слизъ
За мужикомъ, як тутъ болизнь
Мою голубоньку изъ нигъ звалила.
Отъ разъ прійшла я хвору навистыть,
Дывлюсь, сердешная лежить,
Чуть тепла та жива и рученьки схрестила.
Що ты сестра? та що ты робышъ?
Ты мабуть насъ покинуть хочешъ?
Сказала я уся въ слизахъ,
А ты тоди игралася въ ногахъ!
Мени осталася мынута до могилы,
Сестра! Богъ не пославъ тоби дитей,
Возьмы жъ мою дочку замисть детыны, –
Нехай не буде безъ очей!
Я трохи зъ горя не здурила,
Безъ памняты тебе я на руки вхопила,
А ты мене руками обняла
И пьявкою до серденька прилыпла;
А я тоди одъ злизъ зовсимъ ослипла,
Невбачила як Богу душу отдала
Моя безсчасная сестра! /плачуть обои/
И съ тій поры на свои рукы
Тебе я Галочко взяла,
О скилько радостей, о скилько муки
Моя душа перенесла,
Поки Господь мене сподобывъ
Тебе до розуму, якъ треба, довести
И дивкою побачиты во всій краси.
Сказать нельзя, якъ я тебе жалила.
О! маты такъ не жалуе дочку, –
Жила и дыхала тобою, –
Не разъ робилася малою,
Не разъ игралася съ тобою на писку.
Бувало ты чого сміесься, –
И я мовъ дурочка сміюсь,
Заплачишъ ты чого сердешна, –
И я заплачу, зажурюсь.
Ось бачишъ си лиса і горы,
На ихъ кохала я тебе;
И тамъ переняла ты у мене
Мои писни, печаль и горе;
Тамъ, тамъ головоньку твою
Я всю кудрямы завывала,
А ты за сю мою любовъ
Мене у ноги цилувала.
Чи думалось колы мени,
Кохаючи тебе безъ миры,
Що прійде времня те на дили,
Що ты за вси мои труды,
Мою любовъ, мое коханье
Заплатышъ бачь непослуханьемъ?
Бо-дай сёго удруге не дождать…..
О! луче зъ матерью твоею
Мени бъ прикрытыся землею.
Галя.
Хто вамъ сказавъ, що я васъ нелюблю,
Не слухаю? – не говорить напрасно!
О! дайте рученьку до серденька прижму,
Чогось воно забылось страшно.
Незнаю, якъ васъ и любыть,
Ну дайте нижку поцилую!
Чогось моя душа болыть,
И важко такъ и я тоскую?
Де слёзы дилыся мои? –
Теперъ наплакатысь у волю.
Тутъ темно кажетця мени?
Боюсь, боюсь зробытыся слипою!
Не сердтысь тіöтю на мене,
О глянте, глянте веселійше!
Я слово вамъ даю святе
Неогорчаты такъ васъ бильше.
Ни тіотушка! я васъ люблю;
Для васъ у воду хочь по шыю,
И за не мылого пиду,
Що въ тимъ нужды, що потимъ одурію!…
Ну хочъ поглянте на мене!…
Не любыте мене, якъ бачу;
Охъ, мамочко моя, скажить,
Чимъ заслужила я не ласку вашу.
Тіотка.
Галочко моя, мое ты серденятко!
Сыритка мылая, сызеньке голубятко!
Люблю тебе безъ миры, безъ кіньця.
Ти мій цвитокъ, мого коханья,
Моя надія, сподиванье;
Въ тоби души не чую я;
Ты моя радисть и утиха!
Пославъ же Богъ святый мени
На старисть лѣтъ племинныцю такую,
Иды лышень мене скорійше обіймы!
А я тебе въ головку поцилую,
И подывлюсь у вочи каріи твои,
Якихъ негде найты не можно.
Ану лышень роскинь роскошно
Ты чорни кудроньки свои!
Дай, налюбуюся тобою,
Якъ лебедь чистою водою!
Дай, надывлюся на тебе,
Моя голубонька безвынна!
Твоя краса чудесна, дывна,
Такои въ свити не найты.
Ну що за очи, що за бровы!
Ты певно ихъ взяла у доли
На радисть людямъ и соби.
Давно бъ пора намалюваты
Твою дивочу красоту.
Де ти сестра? – ну годи спаты
Устань, поглянь на сыроту!
Ты по лыцю мовъ та княгиня,
Но Боже мій! яка судьбына
Тебе на свити жде?
Ты все журлыва, та журлыва,
Ты чуешь лыхо на себе
Боюсь, боюсь ты будышъ несчаслыва!
Невидомо, не знаемо о чимъ
Ты все тоскуишъ, та тоскуишъ,
Ну війды замижъ, такъ повирь,
Тоску на вики ты забудышъ,
Забудышъ ты спивать тоди
Писни печальни, жалыблыви
И будышъ ты весела та жартлыва
Спокийная счаслива
М. Петренко
Харьковъ.
1845 года
Января 20 дня